Еще задолго до своей премьеры «Берег утопии» (трилогия Тома Стоппарда «Путешествие», «Кораблекрушение», «Спасение» о русских социалистах и первых интеллигентах: Герцене, Огареве, Бакунине, Тургеневе, Аксакове, Белинском, Добролюбове, Чаадаеве и прочая и прочая) перерос в многослойный проект. Тут были и круглые столы, и конкурсы эссе на глобальные темы (вроде «Свобода по-русски»). И поездка в бакунинское Прямухино. И почти что коммунистический субботник по очистке памятника Герцену и Огареву с участием самого Стоппарда (субботник, надо сказать, вылетел в копеечку — изгадить у нас памятники можно бесплатно, а за очистку надо заплатить, и немало, чиновникам и спецам-реставраторам).
Стоппард четыре года запоем читал ту литературу, за которую мы, не помнящие родства иваны, беремся в лучшем случае ради экзаменов. И поспел как раз вовремя — в эпохе николаевской реакции после восстания декабристов, когда издатели волей или неволей взвешивали каждое слово, оказалось сколько хочешь параллелей с сегодняшней Россией (и отточия аплодисментов тому доказательство). Так, на рекомендацию заменить из-за цензуры всего два слова в «Философических письмах» — «Россия» и «мы» — Чаадаев (Алексей Маслов) чуть ли не всерьез отвечает, что подумает.
Свобода негативная и позитивная, свобода «от» и свобода «для», свобода слова и личности, границы свободы — вот что по-настоящему волнует человека мира Тома Стоппарда. Приключения идеи под названием «свобода» он обернул в несколько слоев — тут тебе и тонкая постмодернистская игра в стилистику «святой» русской литературы, и мистика, и мрачные предчувствия героя нового времени, и языковые игры (например, счет официанта и счет, предъявленный рассерженной и малокультурной молодостью умудренной старости). И судьбы литературных идолов, в которых проступили живые люди, которые взрослели, старели, рожали и хоронили детей, теряли и находили друзей, запутывались в любовных неразберихах и рвали повода, разочаровывались в собственных убеждениях, но чему-то оставались верными до конца.
Станислав Бенедиктов, мастер легких уравнений для самых сложных пространств, построил деревянную площадку-трансформер, легко превращающуюся из усадьбы в корабль или в парижское кафе. Превращения эти споро и радостно довершает массовка — то русские селяне, то английские моряки, то французские пролетарии, то болтливые революционеры — а в целом, тот самый народ, который терпит прививки самых разных социальных теорий, безмолвствует, когда придавят, бунтует, когда разозлят, а чаще просто живет сегодняшним днем.
Театр с удовольствием «считывает» первый, мелодраматический, событийный слой. Как комичен русский богатырь Михаил Бакунин (Степан Морозов), чья кипучая энергия уходит на расстройство сестриных свадеб, на устройство мировых революций и на вечное одалживание денег. Как застенчив взрывной Белинский (Евгений Редько), который мучается от неловкости, плохого сюртука и незнания языков. И который, при этом, так дорог Стоппарду своими мыслями о литературе — материи более реальной и значимой, чем сама страна, ее породившая. Или как смешны Герцен (Илья Исаев) с Огаревым (Алексей Розин), когда пытаются сохранять одновременно и моральные устои, и свободолюбивые взгляды, деля на двоих одну жену и детей от Герцена по фамилии Огаревы. А уж когда дело доходит до Рыжего Кота — мистического кошмара Герцена, Молоха, рока, пожирающего лучших людей, — на сцене появляется, точно позаимствованный из детского утренника, натуральный Рыжий Кот (Роман Степенский). Ну а вся философия летит за фабулой легким шлейфом — схвати, если успеешь.
И все-таки «Берег утопии» вызывает огромное уважение. Смелостью дерзнуть и осилить огромное произведение, спринтерским задором на марафонской дистанции, стремлением к гармонии и ясности. Желанием вернуть истории человеческое измерение. 
Чтобы сегодняшние молодые люди увидели, что тот же Герцен — не просто персонаж неудачного учебника истории, а вот этот сильный, ироничный, умный, изрядно настрадавшийся человек.